Частность Вселенной

Весенний закат светится переливами неба над самым западным городом России -Балтийском. Свежая зелень деревьев и трав, старинные красно-кирпичные и современные серо-голубые стены домов маленького морского города наполняются глубокими тонами. В свете красно-белого маяка загораются свечи крупных цветов каштанов, расточает густой запах черемуха. Женщины солидного и не очень возраста вынесли для влюбленных на Поле чудес - так в народе называют площадь у Торгового центра - тюльпаны с нарциссами со своих огородов, восседая на скамеечках, расставив огромные букеты у своих ног, и в ожидании покупателей они кажутся древними богинями над цветочным алтарем. Тонет своим лиловым отражением сирень в крепостном канале и кипит, напоминая о щедрости природы, скрывая собой маленькие, немецкой постройки домики, на улице Садовой.
Ночь подкрадывается неслышными шагами к синему Вислинскому заливу, к Балтийской косе, к березовой лесополосе вдоль дюн, к орехового цвета песку побережья Балтийского моря, быстро охлаждая его, и царствует над волнами, пока восточный край неба вновь не осветится золотом рассвета.
Серый баклан сидит на влажном куске бетона, позеленевшего от влажности, торчащего из прибрежной воды Калининградского морского канала, соединившего море с заливом, и слушает тишину над Балтийском. Никто не видит его, кроме чайки, взмахнувшей крыльями над бетонным бруствером Северного мола. Она медленно летит, и тень парящей птицы скользит по дну канала, под которым будто бы есть тайный ход, соединяющий косу с городом. Баклан смотрит влево на тонущую в изумрудной зелени косу, окаймленную золотым песком. И он поворачивает голову вправо на город Балтийск с двухсотлетним маяком, желтоглазым другом всех моряков, с глубоководной гаванью, куда приходят и становятся к причальной стенке усталые от океанских штормов корабли. И поднимает он глаза вверх, где светят невидимые другим, их с чайкой две звезды.
К баклану приближается милая ему, резвая птица, и он замечает, что пух под ее раскрытыми крыльями белее, чем первый снег.
- Ты любишь высоту? – спрашивает чайка у баклана.
- Насколько могу, - задумчиво он отвечает. – Давай сегодня не будем говорить о политике!
-Давай, - отвечает чайка, - сегодня будем смотреть на город, как на частность Вселенной. Баклан молчаливо соглашается и вспоминает великого жителя Ясной поляны, делившегося своей мудростью: бери выше, когда правишь к цели на противоположный берег реки жизни, учитывая, что течение тебя будет сносить вниз.
Темнеет. Тяжелый нефтегруз выходит в море. Воды канала освещаются множеством огней. Лоцман, указавший фарватер, уверенно спускается на свой катер с высокого борта не прекращающего хода судна, которое движется к морским воротам между Северным и Южным молами. Катер лоцмана – в белой шапке с красным носом, так его опознают по белому и красному огню на верху. Волны от движения судна почти накрывают большие камни у укрепленного ими берега канала. На рейде светятся огнями корабли и суда, ждущие разрешения на заход в порт.
Балтийск совсем недавно начинался с заставы, канувшей в лета. Трудно вообразить, что когда-то на этом месте проходило русло неглубокого пролива, соединявшего море с заливом. До сих пор это самая узкая часть суши между двух водных стихий. Спустившись от заставы к заливу, где почти у самой воды проходят рельсы железной дороги, ты представляешь себе, как причалили сюда когда-то тевтонские рыцари в белых с черными крестами плащах на парусном судне. Они выбрали именно это место для строительства величественного замка Лохштедт, которого сейчас уже нет, но подвалы его просвечивают сквозь вытоптанные чернокопателями начала двадцать первого века травы и кусты. Настороженно встречал тевтонцев исконный житель этой земли прусс в белой полотняной одежде, с чуткой женой своей, шею которой обвивала живая прирученная змейка. В бронзовых волосах ее вился тревожный ветер, а голубые глаза обращались к священной роще, где обитали боги, сгинувшие сами и не сумевшие сохранить своих непринужденных и наивных детей, собравшихся вокруг жреца, так любившего дубовую рощу с разноцветными ленточками на нижних ветвях.
Солнечное теплое утро. Рыцари идут по песчаной полоске суши, на которой через сотни лет возникнет город Пиллау. В селении пруссов волнение от шума воинских доспехов незваных гостей. Ржание лошадей, стук копыт, окрики всадников, брань лучников и копейщиков, непонятный язык, требование ночлега и пищи у испуганных пруссов. Меч – судья и палач, не щадивший жизни сопротивлявшегося новой вере язычника. Костры у стен воздвигающегося замка. Собаки помчались по сохнущим кирпичам и оставили следы своих лап. На вершинах возведенных стен вспышки сторожевых огней. Над заливом встает заря, решившая судьбы будущих поколений. Из шатра ландмейстера выходит пожилой рыцарь. Пруссы сгоняются из окрестных сел. На глазах чудо созидания. Подземный ход с тайным выходом, замаскированным у моря. У залива уткнулись носом в берег лодки, прибывшие из Бальги. Утлые рыбацкие челны доставляют выловленную в заливе рыбу. Пруссы терпеливо ждут своего вождя, направившегося на лучшей лошади в соседние села Самбийской земли оповестить о случившемся. Он спешивается, оглядывается, боясь, что его опередили рыцари… Вождь приветствует спешащих ему навстречу витовтов, самбийское племя, и говорит об угрозе их вере, укладу жизни. Обеспокоенные ряды людей оглашаются криками, возмущенными голосами. Но нет крепкой руки, дерзнувшей бы объединить соплеменников и изменить ход событий. Бог Радости покидает Самбию. И так баклан и чайка воскрешают в своем воображении эти картины, пока гудок случайной машины не возвестит о современности.
Птицы уселись на остатки красивой когда-то решетки у бывшей музыкальной школы на улице Ленинградской. Следы красоты решетки с коваными цветами и сегодня может угадать наблюдательный. И звуки аккордеона молодой учительницы, приехавшей в послевоенный, только что переименованный в Балтийск Пиллау, до сих пор там живут, их слышит лишь тот, кто хочет слышать.
В окнах домов зажигается свет. В холодных квартирах, потому что в городе закончился «отопительный сезон», люди одевают на себя теплые одежды, жмутся друг к другу у экранов телевизоров, листая каналы пультом и не зная, что из предлагаемого наименее неинтересное, бегут на кухни и включают чайники во время длительных рекламных пауз, делают с детьми уроки. Магазины готовятся к закрытию, автобусы выходят на последние рейсы, матросы – на вечернее построение.
Чайка с бакланом молча слушают тишину.
- У маленького города скромные доходы, - говорит чайка.
- Не начинай, пожалуйста, мы не говорим сегодня о политике, - напомнил баклан. После длительной паузы произнес: - Зато у нас есть море!
- Хороший климат – отлично, но важнее всего климат в семье.
- Люди, чем ближе они к природе, тем лучше.
- Я согласна. А как ты думаешь, что труднее, терпеть или бороться?
- Одинаково! Опять ты за свое. Мы же условились.
Птицы замолчали. В эту раннюю весну каштаны и рябины успели вырастить самые большие из всех деревьев листья. В садах отцветает алыча и розовый персик. Забелели веселой метелью вишни, гроздья черемухи налились тяжестью влаги. Ночной холод усиливается, придя на смену дневному теплу, и чайка с бакланом сели поближе друг к другу у шпиля на черепичной крыше лицея № 1.
- Наш любимый уголок: улицы Московская и Ленинградская, Литке и Лесная, - начала беседу чайка.
- Да, в этом районе жили и живут самые талантливые люди города.
- Многие думают, что Дом культуры и Дом детского творчества, библиотека городская и военная, школа оказались рядом случайно, - заметила чайка.
- Они расположены на невидимом знаке бесконечности. Люди, отмеченные талантом, хотя бы недолго, жили на этих улицах. А потом уезжали, переезжали, но в них навсегда оставался зов к творчеству.
- Вон в том окне девушка сидит за компьютером.
- А на другом конце города молодой человек мечтает погладить и расчесать ее волосы, - сказал баклан, повернув голову и взглянув в глаза чайки.
- Она догадывается об этом и мечтает, как снова они будут бродить около Кафедрального морского собора, музея Балтийского флота, Матросского клуба, которые в ансамбле с крепостью в виде пятиконечной звезды создают неповторимое своеобразие современного города. Здесь, в этом уголке города, хочется бывать чаще. Великолепие фасада храма лучше всего видно со двора военной поликлиники, а со стороны церкви хорошо смотрятся запасные ворота поликлиники, украшенные гербом города.
- Но самые прекрасные здания – это музей Балтийского флота, бывшее здание суда, и Матросский клуб, когда-то в Пиллау - гимназия. Здание музея привлекает своим щипцовым фасадом, ступенчатым, напоминающим легкую лестницу к небу.
- Здание Матросского клуба я люблю больше, - говорит с восхищением чайка. - Оно строго устремлено ввысь, круглая башня на крыше увенчана шпилем. На острие его плывет среди облаков бригантина, сверкая маленькими парусами и внося романтический аспект в морской город, в котором - особенно ярко это видно в золотую пору осени - краснокирпичные стены соперничают яркостью с желтизной и медью листьев каштанов, кленов и синевой неба.
- А потом наши молодые люди пройдут в особый уголок города, - вернулся к прежней мысли баклан, - где гордо возвышается маяк, гостиница «Золотой якорь», памятник Петру Первому на Морском бульваре, где стоит изящная башня пункта рейдовой службы, а рядом с ней великолепно смотрится дом под номером один по Морскому бульвару.
- Эти дома сложены тогда, когда люди умели строить. Идеальна круглая кладка маяка, двухметровой толщины у основания и утончающаяся к завершению, с годами она все красивее и удивляет добротностью. Лестница в 126 ступеней вверх рождает у поднимающегося по ней массу чувств, в том числе благодарность за то, что уцелел среди бомбежек Великой Отечественной войны.
Баклан и чайка вспомнили, как рушились здания под бомбами и снарядами, как человеческие тела укрыли землю, как наступила тишина 26 апреля 1945 года в городе Пиллау, а 9 мая – на Земле. Они пролетели над братской могилой участникам штурма Пиллау, над воинским захоронением у памятника Елизавете Петровне, взлетели над домами, паря над ними в сторону моря, а затем вдоль береговой полосы над променадом у Гвардейского бульвара.
- Помнишь ту молодую пару с девочкой в красном пальто на белоснежном снегу? – спрашивает чайка у баклана, и тот молчаливо кивает в согласии головой, вспоминая розовые щеки и блеск голубых глаз девочки, счастливой от встречи с первым снегом.
- В зимнее время, - продолжает более словоохотливая чайка, - в безветренные дни здесь услышишь лишь тихий шепот волн да биение твоего собственного сердца. Оно стучит в предвкушении новой весны и жаркого влажного лета, когда ты снова прилетишь сюда радоваться цветущему малиновому шиповнику и голубой колючке с аметистовыми цветами на мелком, сыпучем, как сахар, поющем песке. Может быть, при сухой погоде тебе удастся увидеть зеленый луч, последний луч уходящего в воду солнца, сулящий счастье, и те, кто его увидит, будут петь и танцевать, считая себя избранниками или героями.
- Красные ягоды шиповника, - воодушевился и баклан, - на фоне белого снега на голых ветках, зимой приобретающих нежный зеленоватый оттенок, кажутся невероятным чудом. От зимней лесополосы вдоль моря ждешь волшебной поэтической сказки как от большого дремучего леса.
- Белая его пушистость делает тебя добрее и благороднее, - прервала чайка. -Думаешь о благодати, а не о зле и людской окаянности. Жизнь кажется достойной похвалы. Думаешь о друзьях и знакомых, и ты благословляешь их и посылаешь им свою любовь.
- А помнишь ту пожилую пару в августовский вечер? - спросил баклан у чайки. О, да, она помнила.
Увлеченные работой, люди скучают без моря. С ним ведь можно говорить, доверять ему свои мысли, даже советоваться. Оно всегда дышит силой и одаривает, не скупясь, ею своего собеседника.
Чайка задумалась, а потом продолжила:
- Конец знойного августа, солнце клонится к закату. Прелесть этого прекрасного мгновения смены дня на вечер носит в природе характер обыкновенности, но многие завели привычку приходить к морю, чтобы удостовериться в неповторимости игры красок воды и неба над ней. Иногда это ощущение щемящего счастья, когда громкие голоса умолкают и неосознанно люди переходят на шепот. Бурная симфония четырех стихий сменяется тихой, струящейся мелодией, слышимой лишь в сердцах тех, кто не боится открыться большому.
Она ненадолго замолчала, а потом произнесла:
- Если рассматривать события человеческой жизни как благословение господне, то вечер тот - чудесный дар всем. Но эта пожилая пара поняла, что этот дар им двоим. Берег затаился, прислушиваясь к звучавшим в унисон душам. Беседа журчит, как прозрачный ручей, переходя иногда на шепот, похожий на шелест травы. Им принадлежит вся земля. Он и Она говорят о человеческой мудрости и глупости, силе и слабости, могуществе разума и хрупкости чувств, пока ветер высокого духа не сменяется последовательными аккордами предощущения возвращения в тесную квартиру.
- А что-то мы давно не встречали Мастера по янтарю, - вспоминает баклан.
- Наверное, заработался.
- Мастер по янтарю любит февраль, - констатировал баклан, - когда зима еще, кажется, не собирается отступать, а ты знаешь, что лишь неделя до весны. И выдается чудный, жемчужно-перламутровый день, отмеченный влажной тишиной, когда ты снова оказываешься у моря.
- Ноги сами несут. Неожиданно легко идти по твердой дорожке сквозь березовую рощицу, далее - под горочку мимо изогнутой сосны, вновь - на возвышение дюны, с которой и открывается море, - говорила чайка не то о себе, не то о Мастере по янтарю.
- И вдруг отмечаешь в себе сохранившуюся, оказывается, свежесть и чистоту восприятия мира природы, - поддержал баклан
Чайка задумалась и продолжила:
- Природа делает тебя моложе, помогает острее чувствовать жизнь. Приближаешься по замерзшему песку к берегу, и как же радостно его видеть. Все вокруг полно чарующего, насыщенного и наполненного различными оттенками серого цвета. Небо и море сливаются в серой туманности совсем близко. Изумительного оттенка серый цвет с жемчужным отливом у воды в феврале, а небо легчайшими складками дымчатого шифона завесило горизонт. У берега слегка покачиваются светло-серые льдины. Темной узкой полоской сереет вдали Северный мол. Ржаной краюшкой кажется мокрый песок. Полоса пляжа в сторону поселка Мечникова сузилась под натиском моря и теряется в туманной дымке. Коричневато-серые кустарники не шевелятся ни одной веточкой. В природе царит задумчивость и умиротворенность. Глаза наслаждаются тончайшей игрой светотени.
Баклан мечтательно прикрыл глаза и согласно кивнул головой.
- Скоро лето, - чайка мечтательно вытянула крылья. - Плеск кружевной волны на золотом песке. Шуршание листвы от порывов ветра, который то грозный, то ласковый, певучий, то волшебно тихий. Казалось бы, что еще эти волны и ветер могут сказать людям, которые умеют их слушать. И новые поколения слышат что-то новое или это все те же старые сказки? Волны рассказывают о язычниках пруссах, о тевтонских рыцарях, о шведах, французах, голландцах, русских, немцах, снова русских в Восточной Пруссии, потом в Советском Союзе, потом в России. И тихий плеск воды сменяется штормовыми аккордами симфонии по имени «История».
Птицы в задумчивости замолчали. И снова перед взорами проходят Он и Она. Вот они протягивают руку к изменчивому лику моря, и мягкость его щеки нежно льнет к ладони. Они сидят у зажженной свечи, пламя которой ложится то и дело горизонтально песку под порывами ветра, а потом снова оно поднимается вверх, когда дыхание ветра замирает. Сумерки тепло укрывают берег темным прозрачным шелком, но море все же угадывается своим тихим шевелением. Беседа затихает, а свеча горит, пока они погружены в мысли, которые не нуждаются в словесном оформлении. Они знают, что земля еще молода, и они не стесняются простоты своей жизни. И дома во мраке комнаты трепетно внимают величию неба в окне, ощущают себя частицей мироздания.
Птицы видят, как мужчина сидит у окна и прижимает к бледным губам саксофон, удобно устроившийся в руках музыканта. Он несет крест одиночества в ночи. Утром снова начинается движение по земле, волочат люди за собой огромную телегу со скарбом, о котором они думали, что их жизненный путь они сделают удобным. Ты надрываешься и тащишь это, и у тебя нет времени на любование цветущей сиренью. Ты не успеваешь оглянуться, а она уже отцвела, хочешь насладиться краснеющей рябиной, глядь - а ее уже склевали птицы. Некогда испить радость созерцания цветущей ивы или голубой колючки, к осени высыхающей, а весной вновь прорастающей колючими листьями, за что в народе ее прозвали «морская верность».
Облака над морем несут золотые и серебряные воспоминания об ушедшем в воду солнце. Город прислушивается к самому себе, к мирным голосам своих жителей, закончивших в трудах длинный день, в мягких тапочках движущихся в своих уютных квартирах. И только маяк не спит круглые сутки, разбрасывая 9 секунд свет, и на три секунды закрывая свой мощный глаз. Изо дня в день и из ночи в ночь маяк выполняет свою священную работу, показывая моряку путь домой.
Мужчина с саксофоном, припавшим к губам, оплакивает свою любовь. Мелодия складывается из голосов, которые слетаются с домов, дюн, с влажного песка у моря. Звук показался неверным. Это занемели пальцы у саксофониста. Его пребывание в детском доме не так уж далеко по времени. Лишь Адаму дано было прожить 930 лет. Но Ева музыканта ушла так рано, и зачем ему так много лет без нее. Мелодия говорит о мальчике, который срывает созревшие маленькие луны одуванчиков, дует на них, он счастлив. Сотни крошечных парашютов подхватывает ветер и несет их для новой жизни.
Музыка саксофона заполняет собой дорогу на Калининград, она обтекает стелу в форме якоря и придорожные буки за поселком Мечниково, где белые цветы ветреницы ковром укрыли землю.
Музыкант вспоминает свои походы в море в составе оркестра, своего учителя, говорившего «Бери выше!» И он брал высоты жизни, чтобы движение воздуха и волны судьбы занесли его на конечную станцию его бытия, где свет и радость в глазах его учеников заглушали тоску об ушедшей Еве, высушивали влажность в уголках глаз.
Птицы, хранители города, взлетели над бетонным парапетом канала, и легкая чайка произнесла, обращаясь к тяжеловатому баклану: «Бери выше!»
Утро. На кухнях включаются чайники, город начинает просыпаться, хлопать открывающимися дверями и окнами, гудеть машинами, стучать каблуками по тротуару и переживать со своими жителями скромные радости. Остающиеся дома любимые помашут из окна тем, кто отправляется на работу и службу, на занятия, кто дороже всех, а потом займутся детьми, кошками и собаками, рыбками и попугаями, предвкушая встречу с морем в ближайшие выходные дни. Как будто исполняя священный ритуал, семьи, друзья, гости идут в любое время года к морскому берегу, захватив батон для птиц, будут кормить их, искать солнечный камень – янтарь в прибрежном песке. У моря наши мелкие страсти, страхи, обиды, горести тускнеют, отступают, а жизнь видится вечной, судьба мира спасенной.
- Кем? - спрашивает баклан.
- Теми, - отвечает чайка, - кто любит землю.

Лидия Довыденко 2012 год.